Честь и достоинство унтер-офицера - Страница 21

– Фрост. Имя есть суть человека, – философствовал Степан, таща побратима к стоянке за медвежьими шкурами.

Напугать вирника побратимам не удалось. Его богатый дом охраняла куча собак. В воротах их встретили сторожа с дубинами, неожиданности не получилось. Пришлось Степану вспоминать детство и петь полузабытые колядки. Фрост спел свой вариант, хозяева умилились. Вирник, звали его Колотило, воспринял их визит, как проявление уважения со стороны знатных и богатых гостей.

Жена вирника, Семашка, потчевала гостей, когда вернулись три её незамужних дочери. Фрост с интересом разглядывал веселые, раскрасневшиеся с мороза, лица. Три сестры выглядели обворожительно. Младшая, Голуба, была еще девочка, стеснялась и молчала. Старшая, Вторуша, явно засиделась в девках, была ровесницей Хелги. Значит, у вирника четыре дочери. Средняя, Пригожа, бойкая и решительная, сразу начала подшучивать над Степаном. А Степан, как молоденький юноша, краснел и смущался. «Говорил ему в дороге, надо брать на ночь девчонку, греть постель. Не соглашался, они, мол, грязнули. И где он видел в степи баню? Сам грязнуля! Хотя в Рязани они с побратимом славно попарились. Вот теперь, с голодухи, и поженят тебя, брат Степан. Одна надежда, дочь средняя, раньше Вторуши, не положено отдавать её замуж», – размышлял Фрост.

25 декабря 1123 года, Муром.

Удачное прибытие крестьянского обоза в самое начало праздника удвоило шум и веселье в стольном городе. Скворцов и князь Юрий не преминули показаться на люди и попраздновать вместе с народом. Доверие между Василием и Юрием зародилось в этот праздничный вечер. Водки не было, но хмельной мед брал количеством.

25 декабря 1123 года, верховья реки Ловать.

В крепости за день успело побывать почти все киевское войско. Вернее, почти все киевское войско, оставшееся в живых. Первые триста человек, отогрелись и переоделись в сухую одежду, а во дворе крепости уже пытались согреться у костров больше сотни промокших ополченцев.

Запасной одежды у защитников крепости больше не осталось, мокрая одежда первой партии, любителей водных процедур в ледяной воде, еще не высохла, а во дворе уже накопилась следующая порция замороженных. Пришлось мародерствовать. Васильев, командир крепости, послал бойцов раздевать убитых на плотине дружинников. Те не намокли, их просто застрелили. В праздник «спасения от смерти» добавилась горькая нотка. К вечеру, в самой крепости, во дворе, и в ближайшем поселке, на холме, собралось около полутора тысяч киевлян.

Васильев поехал во главе небольшого отряда, по лесной тропинке, вверх по реке. Он хотел посмотреть на остатки киевской дружины, возможно, поговорить.

Скоро отряд выехал к небольшому поселку, скорее хутору, домов десять. Было темно, но, казалось, никто не спит. Коляды празднуют по всей Руси, и христиане, и язычники. Одинаково весело. Не боясь мороза, темноты и нечистой силы. Васильеву не дали проехать мимо. Растащили отряд по домам.

Только утром, счастливые бойцы, выехали из хутора. Они горланили разухабистую песню, только в этот раз, почему-то, забывали вставлять неприличные слова. Жители звали их в гости, праздник-то на две недели.

25 декабря 1123 года, Новгород.

Вернулся князь Всеволод из лагеря псковского войска. Он порадовал комбата новостью.

– Псков хочет независимости.

– Это такое большое посольство? А немцев они не боятся? – удивился Комарь.

– Немцы далеко, шведы ближе.

– Посольство убедительное. Ты их предупредил, что Скворцова нет в городе?

– Да. Тут многие псковские мужи успели побеседовать с родней и приятелями из Новгорода. Запросы у них резко вниз пошли, – саркастически улыбнулся Всеволод.

– Не понимаю, чему ты радуешься? – удивился Комарь.

– Когда отец от вас Русь очистит, Псков останется в составе Руси.

– Я тебе карту ваших мелких княжеств уже показывал, а ты не веришь. Русь у тебя – великая и неделимая. Кончилась Русь, теперь только Россия. Нет русинов, остались только русские. Вот Россия и есть великая и неделимая, – жестко сказал Комарь

– Мы все русины, это Русь – наша земля. Никаким русским мы ее не отдадим. Не знаю такого народа, – возмутился князь.

– Так хорошо начали, – посокрушался комбат, – вернемся лучше к нашим баранам.

– Это ты про псковское войско?

– Да. Не хочу на праздник устраивать бойню. Как им сохранить лицо?

– Не понял?

– С чем мне согласиться, чтобы они могли громко кричать о победе, а на деле было наоборот? Что они жаждут больше всего?

– Собственного князя.

– Вот! Дадим им его. И опутаем законами и правилами весь Псков, – стал потирать руками Комарь, – вестовой, срочно Давыда сюда, мытарь который. И писаря. Бегом.

– Праздник, товарищ комбат, мытарь не пойдет.

– Праздник будет тогда настоящий, когда войска псковские домой отправятся. Так ему и передай.

* * *

– Фома Ильич, мы это делаем зря. Скворцов посадит нас на рожон. Хотя князя трогать не станет, – причитал Давыд, но дело делал.

– Что, неохота на рожон? Геморрой сразу пройдет, – грубо шутил Комарь.

– Призовет Псков князя. Например, Всеволода Мстиславича.

– Хороший, честный, прямой мужик, – похвалил Комарь.

– Муж, – поправил Давыд.

– Да. Муж. Законы он обязан исполнять?

– Обязан. Но в умах людей Псков станет независим. Это огромная опасность.

– Если будут считать себя одним с нами народом, то не будет опасности. Иначе, давай им князя, или нет, опасность останется.